Слаганием виршей Ломоносов, как это полагалось ученику славяно-греко-латинской академии занимался уже в школьные годы. Непосредствен­ным толчком к более серьезным занятиям поэзией послужил для Ломоносова трактат Тредиаковского «Новый и краткий способ к сложению российских стихов». Усвоив новый «тонический» принцип, предложенный Тредиаковским, Ломоно­сов, однако, с самого начала занял по отношению почти ко всем остальным положениям, выдвинутым Тредиаковским, резко отри­цательную позицию. До нас дошел экземпляр «Способа», кото­рый Ломоносов взял с собой за границу и который весь испещ­рен его пометами и критическими замечаниями. Одновременно Ломоносов внимательно штудировал западных теоретиков в об­ласти поэзии, в частности работы немецкого поэта и теоретика литературы Готшеда, трактат Буало «Искусство поэзии».

В 1738 г. Ломоносов послал в Академию наук оригинальный отчет о своей учебной работе, наглядно свидетельствующий об его многообразных успехах. Он отправил в Петербург донесение о своих занятиях, написанное по-немецки, присоединив к нему сделанную им научную работу на латинском языке и стихотвор­ный перевод на русский язык оды автора знаменитого «Теле­мака», Фенелона, параллельно с тут же приведенным им фран­цузским текстом. В соответствии с подлинником и вообще жанровыми требованиями оды перевод сделан был коротким стихом. Коротким же девятисложным стихом написал за четыре года до того свою «Оду о сдаче города Гданска» Тредиаковский. Но в противоположность силлабической оде Тредиаковского Ломо­носов делает свой перевод по силлабо-тоническому принципу — четырехстопным хореем, допуская при этом, вопреки запрету Тредиаковского, сочетание мужских и женских рифм. Правда, наряду с этим в переводе Ломоносова еще чувствуется зависи­мость от того же Тредиаковского; перевод сделан хореем — раз­мером, который Тредиаковский, как мы знаем, преимущественно ценил и рекомендовал. Однако вскоре Ломоносов выступает с развернутой критикой «Способа» Тредиаковского. В следую­щем же 1739 г„ он направляет членам Российского собрания Академии наук свою новую оду «На взятие Хотина» (сильней­шая турецкая крепость, павшая под ударами русских войск 19 августа 1739 г.). Решающая победа русских произвела огром­ное впечатление во всей Европе. Не удивительно, что она захва­тила горячего патриота Ломоносова. К своей оде Ломоносов при­ложил теоретическое «Письмо о правилах российского стихотвор­ства», в котором он решительно распространяет силлабо-тониче­ский принцип на все русское стихосложение вообще, доводя роб­кое и половинчатое преобразование Тредиаковского до его есте­ственного завершения. Тредиаковский, как мы знаем, считал, что стопами должно слагать только «долгие», тринадцати и одиннадцатисложные стихи. Равным образом он полагал, что наш новый «тонический стих» может состоять лишь из двусложных стоп, преимущественно из хореев. Ломоносов категорически возражает против всех этих ограничений. Вопреки Тредиаковскому, он счи­тает возможным «составлять» русские стихи не только из ямба и хорея, но и из трехсложных стоп: дактиля и анапеста, так же как из сочетаний двусложных и трехсложных стоп: ямбов с анапе­стами и хореев с дактилями. В результате вместо двух родов сил­лабо-тонического стиха, рекомендуемых «Способом» Тредиаков­ского, Ломоносов насчитывает целых тридцать его родов.

В противовес Тредиаковскому Ломоносов допускает для вся­кого рода наших стихов не только женские и мужские, но и дак­тилические рифмы. «Хотя до сего времени,— пишет он,— только одне женские рифмы в российских стихах употребляемы были, а мужеские и от третьего слога начинающиеся заказаны, однако сей заказ толь праведен и нашей версификации так свойственен и природен, как ежели бы кто обеими ногами здоровому чело­веку всегда на одной скакать велел. Оное правило начало свое имеет, как видно, в Польше, откуду пришед в Москву, нарочито вкоренилось. Неосновательному оному обыкновению так мало можно последовать, как самим польским рифмам, которые не могут иными быть, как только женскими; понеже все польские слова, выключая некоторые односложные, силу (т. е. ударе­ние.— Д. Б.) над предкончаемом слоге имеют. В нашем языке толь же довольно на последнем и третием, коль над предкон­чаемом слоге силу имеющих слов находится: то для чего нам оное богатство пренебрегать, без всякия причины самовольно нищету терпеть и только однеми женскими побрякивать, а муже­ских бодрость и силу, тригласных устремление и высоту остав­лять?».

Последняя цитата весьма характерна по своему тону. Все «Письмо» Ломоносова дышит бодростью и энергией, уверенно­стью в огромных возможностях родного языка, не уступающего в этом отношении ни одному из языков чужестранных, а многие и превосходящего. «Я не могу довольно о том нарадоваться,— замечает он в другом месте «Письма», — что Российский наш язык не токмо бодростию и героическим звоном греческому, ла­тинскому и немецкому не уступает, но и подобную оным, а себе купно природную и свойственную версификацию иметь может». Русское стихосложение должно быть «свойственно» рус­скому языку — таков основной тезис, выдвигаемый Ломоносовым.

Цель его «Письма» — дать полный простор и волю естествен­ному — в духе языка — развитию русского стихосложения.

Правда, в одном пункте Ломоносов отступает от этого. Тре­буя складывать российский гекзаметр и пентаметр стопами, Тре­диаковский, однако, Допускал наличие в составе хореического стиха так называемых пиррихиев, т. е. стопы, состоящей из двух кратких слогов, и спондеев — стопы из двух долгих, другими словами — наличие известных перебоев в правильном чередова­нии ударений. Ломоносов требует слагать стихи чистыми ямбами и хореями без пиррихиев. Это вынуждало его стараться состав­лять стих по преимуществу из коротких слов. Возьмем типичный пример:

• И се уже рукой багряной
• Врата отверзла в мир заря,
• От ризы сыплет свет румяный
• В поля, в леса, во град, в моря.

Почти все слова здесь — двусложные; трехсложные или нахо­дятся только в женской рифме, или сейчас же уравновешиваются следующим затем односложным словом: «отверзла в мир». Больше, чем трехсложных, слов вовсе нет. Несвойственность рус­скому языку, в котором очень много длинных слов, такого «чи­стого» двусложного размера — без пиррихиев — была указана уже современниками Ломоносова (в том числе Тредиаковским). Впрочем и сам Ломоносов на практике постоянно вынужден был отступать от своего теоретического требования. Вообще в этом отношении русская поэзия пошла не за Ломоносовым, а за Тредиаковским.